Дебютный EP проекта Rheia произвел эффект разорвавшейся бомбы и мало кого оставил равнодушным. Кто-то недоумевал, почему так мало материала (релиз длится всего 15 минут), кто-то с порога начал искать схожесть с польской Mgła и португальцами Gaerea. Мы пообщались с создателем проекта, его сердцем и мозгом Евгением Буяком и узнали, чем сейчас живет команда и чего от нее ждать в будущем.
Ты помнишь момент, когда решил не просто слушать музыку, но и сам создавать ее?
Я не могу сказать, что это был какой-то особый, “поворотный” момент в моей жизни. Я с детства, лет с 9-10, слушаю тяжелую музыку.
С кого все началось?
Точно не помню, может, Slipknot или кто-то в этом роде. В том возрасте у меня не было особых музыкальных предпочтений еще: слушал все подряд, что удавалось найти. Думаю, это знакомо всем детям 2000-х, которые еще росли без интернета и компьютеров.
В моем родном городе также были местные команды, которые создавали что-то свое и выступали, и я решил, что тоже хочу попробовать себя в музыке. Правда, сперва выбрал барабаны, но пока дошел до “Центра детского творчества”, где и проходили занятия, во мне в какой-то момент что-то щелкнуло: я понял, что это все-таки будет гитара.
Долгим был путь от ученика до создания чего-то своего?
Примерно года два я регулярно ходил заниматься как ученик. За это время подтянул на занятия еще и своих друзей, с которыми мы спустя какое-то время начали собирать первые группы — ничего серьезного, простенький рок, местами — панк. “Спасибо” цензуре, которая не пропускала ничего тяжелее.
К счастью, я потом уехал в Минск и мог делать то, что мне действительно хотелось.
Твоим первым серьезным проектом был An Argency.
Можно сказать и так, но на самом деле все началось несколько раньше, а именно с группы Reniwal. Максимально кринжовая история.
Почему?
Группа пары треков. Из нее то уходили люди, то набирались новые. В один из таких наборов пришел я, и какое-то время мы пытались что-то делать вдвоем с барабанщиком. Потом пришел Илья Мирошниченко и Витовт Кашкуревич. Таким составом мы даже умудрились отыграть один концерт в году 2014 или 2015, после которого мы с Витовтом решили, что хотим играть другую музыку. За нами подтянулся Илья — так и появилась An Argency.
Задам вопрос, как в одном известном шоу, — что было дальше?
Там события развивались очень стремительно. Буквально в течение недели мы записываем первый сингл [An Empty Shell] — и он выстреливает. Первая наша мысль на тот момент была: “А что, так можно было?”. Да, у нас были какие-то планы и ставки относительно всего проекта в целом, но мы не ожидали такого старта.
Мы быстро, буквально за полгода, записываем и выпускаем первый альбом [Through Existence] — и он сносит лица практически всем, кому только можно. После этого начинаем активно выступать, вписываясь в любые концерты.
Какой из них тебе запомнился больше всего?
Наверное, первый, который проходил в витебском “Лофте”. Мы играли с какими-то скинами и были практически уверены, что нас прям там и прессанут.
An Argency — успешный проект. Вы активно записывались, выступали, собирали клубы. Почему ты принял решение уйти?
Да, действительно. Группе не было и года, а мы уже выступали на разогреве именитых команд, на фестивалях и неоднократно выступали сольно. Но после выхода второго альбома [Eternal Legacy], когда мы были в туре, между нами все чаще начали возникать споры касательно того, куда двигаться дальше.
Ребята хотели играть что-то полегче, чтобы зайти в массы, я с этим не смог согласиться и ушел. Хотя, признаться честно, до сих пор не могу себе этого простить.
Как родилась Rheia?
Это было очень сложный путь для меня, было много душевных колебаний. К тому моменту я уже продал все свои гитары и был практически уверен, что музыкой заниматься больше не буду, никогда.
Как так получилось, что ты, который с 10 лет хотел создавать свою музыку, вдруг решил от всего отказаться?
Я перестал видеть в этом всем какой-то смысл. Мне казалось, что в Беларуси как музыкант я никому не нужен и неинтересен; люди будут слушать и поддерживать другие группы, но не меня.
Долго это длилось?
Полгода-год, что-то около того. Потом у меня пропадает вообще какая-либо мотивация что-либо делать. В то время я работал торговым представителем, был постоянно в разъездах, носил рубашки, чтобы выглядеть солиднее, а в голове все время только одна мысль: зачем мне все это? Какой в этом смысл? Да, конечно, я зарабатывал деньги, но все это время мне не хватало музыки и концертов.
И тогда я одалживаю гитару у своего друга и пробую снова что-то сочинять. Один трек, второй — и через полтора месяца у меня уже готов первый ЕР [In Search of Despair]. Да, я еще несколько раз его после этого дорабатывал, но это скорее вопрос моего перфекционизма.
После этого я созваниваюсь с одним из бывших барабанщиков An Argency и предлагаю присоединиться ко мне, и вместе мы находим вокалиста, который записал сингл-версию на Deception. Правда, она так и не вошла в альбом.
Но это же не тот вокалист, который выступал вместе с вами на дне рождении metalheads.by?
Нет, с первым вокалистом мы достаточно быстро распрощались. На тот момент у меня не было каких-то далеко идущих планов на проект, но это не значило, что я относился к нему менее серьезно. И такого же отношения я всегда ждал от других участников.
У нас была запланирована фотосеcсия Rheia. Мы выбрали локацию, день, время, договорились с фотографом, и буквально за час до выезда тот чел мне пишет, что не сможет приехать на съемку. В тот момент мы и распрощались.
А почему группа получила такое название? Почему греческая богиня?
Открою маленький секрет: в названия групп редко вкладывается какой-то сакральный смысл. Здесь примерно тот же случай: мне понравилось звучание. Сейчас придумать название для группы — это та еще головная боль. А мне нужно было что-то короткое и запоминающееся.
Возможно, на выбор косвенно повлияла группа Oathbreaker: у них есть альбом с таким же названием, который в свое время меня очень зацепил. Но тут скорее не эмоции, вызванные музыкой, сыграли роль. Просто слово засело где-то на подкорке.
На данный момент у группы есть одно ЕР. Можно ли сейчас уже говорить о новом релизе?
С этим все немного сложно. На самом деле инструментальная часть второго альбома у меня была готова уже зимой 2023 года, но загвоздка опять случилась с вокалистом. Слава пришел к нам максимально заряженным и за неделю записал вокал для In Search of Despair, но потом этот запал куда-то испарился.
В итоге в ожидании Славы и бесконечных попытках его растормошить я уже написал часть материала для третьего альбома. Думаю, в итоге второй альбом будет смесью треков, написанных специально для него и уже для следующего релиза.
То есть вы не можете выпустить новый альбом, потому что нет вокала?
По сути, да, так и было. Но этот вопрос уже решен: мы нашли нового вокалиста, и работа снова продолжается.
Слушай, ты делаешь сам всю инструментальную часть для Rheia. Не думал еще и вокал записывать?
Думал. Более того, уже начал брать уроки вокала. Пока, правда, рано говорить о каком-то серьезном прогрессе, но уже начал разбираться в каких-то основных техниках. Но опять же повторюсь: это надо для крайних случаев, если никто другой записать вокал не сможет.
Отсутствие вокалиста — это единственное, что мешало вам все это время?
Возможно, еще мой перфекционизм. Я переслушиваю то, что создаю. А поскольку я стараюсь постоянно развиваться как музыкант, то мне хочется мою музыку улучшать, переписывать, пересводить и все в таком роде, чтобы она становилась лучше и лучше.
А когда заканчиваются такие доработки? Когда ты понимаешь, что лучше быть уже не может, или когда просто нет уже сил что-то улучшать?
Когда кто-то со стороны говорит, что все огонь. Я прошу кого-то из музыкантов, например, того же Витовта, послушать трек и высказать свое мнение. Могу собрать несколько взглядов. Тут очень важно мнение со стороны, потому что у тебя самого в процессе работы над песней уши просто-напросто замыливаются.
Возможно, из-за масок на сцене, возможно, из-за вашего звучания, но Rheia часто сравнивают с польской Mgła и португальцами Gaerea. Как ты к этому относишься?
Насчет масок могу сказать сразу: их на концертах больше не будет. Мы попробовали — на этом хватит. Мы решили выступать в них сугубо ради образа, но для выбора этого самого образа у нас было очень мало времени: надо было успеть до вашего дня рождения. Но выступив раз, поняли, что это очень неудобно, толком не видно даже ничего.
Что же касается музыки, то меня это никак не задевает. Надо смотреть на музыку и на ее подачу.
Если косвенно продолжить тему подражания, есть ли какие-то музыканты, которые для тебя являются эталоном?
В начале моего пути это был Алекси Лайхо. Он меня очень вдохновил, я проводил уйму времени, смотря его уроки и пытаясь повторить все то, чему он учил.
Сейчас выделить такого музыканта сложно. Сегодня я скорее смотрю не на технику игры, а на то, насколько люди харизматичны и профессиональны, как они ведут себя на сцене. Возможно, человеком, на которого мне бы хотелось равняться сегодня, может быть Джош Миддлтон [Architects, Sylosis]. Мне нравится его жесткая техника, она похожа на мою.
Недавно один подписчик нашего паблика в VK задал вопрос: белорусский блэк-метал, зачем ты существуешь? Я хочу задать тебе тот же вопрос: зачем существует белорусский блэк?
Мне кажется, для того, чтобы выразить все то, что кроется внутри нас, в нашей истории и культуре. Это отражение того, что происходит сейчас с нами и что окружает нас. Белорусская блэк-метал сцена ни в чем не уступает другим. Это подтверждает и то, что многие наши музыканты, которые сейчас играют в популярных проектах, вышли из блэк-метал команд. Или из дэта. В любом случае, из экстремальных проектов.
Беседовала: Katie Noir